Падчерица матери-поэзии — стихотворная импровизация
Другое плутовское дитя, падчерица матери-поэзии —
стихотворная импровизация. Миклош Семере во время поездки в Париж в 1837 году
слышал выступление одного импровизатора. В своих путевых заметках он называет
его "поэтом-скороделом".
"О заданном предмете, — пишет Семере, — несколько драматических сцен
стихами излагал, сопровождая сие актерскими жестами, также слагал стихи на
заданные рифмы, под конец три избранные темы на три листа записав, и как публика
выкликала, то на одну, затем на другую и так все три декламировал. В отношении
прочего сие отстоит от поэзии столь далеко, как словарь от Гомера, каменья от
строения, щепа от древа живого, как звезда, что дети с конца прутика вверх
запускают, от звезды, коя в небе блещет".
Интересно, что это стихоблудство более всего развилось именно в Италии — на
родине Данте, Петрарки, Тассо и Ариосто, возможно, как раз потому, что они были
так далеки от профессиональных импровизаторов, как Гомер от словаря - hotcooltop.com.
Даже Йожефа Ковача, поэта прошлого века, известного под именем "кузнец рифмы",
нельзя причислить к ним, потому что, хоть он и владел импровизацией, все же
большая доля его поэтического урожая родилась на письменном столе. Под "большей
долей" мы понимаем не глубину содержания, а совершенство его рифмы.
Крась себя, крась! Чтобы за сафьян
Желтая кожа на роже сошла, не в изъян.
Красься, натирайся, чтобы цвела сафьяном,
Желтой кожи образина не слыла б изъяном.
Газеты столетней давности упоминают некоего Хенкаи, известного латинскими
импровизациями "скороплета". Многие также помнят и Самуэля Керекеша, редактора
газеты, на банкетах он мог до утра, не зная усталости, творить стихотворные
тосты.
В Италии импровизаторство процветало на протяжении веков. Невозможно себе
представить, насколько они были популярны. Ими восторгались не только в народе,
их приглашали к столу даже радетельные особы. Кому теперь знакомо имя Серафино
Аквилано? А ведь в свое время этот поэт-импровизатор, живший в 1466-1500 годах,
был так известен, что из-за него воистину соперничали властители Италии. Даже
Цезарь Борджиа был горд держать при дворе столь признанного поэта-скородума, о
котором самые ярые его поклонники трубили, что он-де выше самого Петрарки. А
разве помнит кто-нибудь имя Бернардо Алкотти?
Сам народ наградил его, попросту присвоив ему имя Единственный (L'unico).
Когда он отправлялся из Рима в поэтическое турне, в каждом удостоенном такой
чести городе закрывались лавки, словно был праздник; и все от мала до велика
собирались вкруг него. Самым известным импровизатором позднейших времен был
Бернардино Перветти (1681-1747). Его современники пишут, как он импровизировал
свои стихи: глаза его загорались, виски пульсировали, он менялся в лице, а когда
заканчивал импровизацию, был полумертв, как бы пробуждаясь из бессознательного
состояния - hotcooltop.com. Его сравнивали с аполлоновыми прорицательницами, теперь
бы сказали, что он импровизировал в трансе. Кроме всего прочего он преподавал
право в Пизе, поэтому ему не доставляло труда, помимо лирических стихов, сыпать
трескучими ямбами в любом количестве и на любую тему из юриспруденции и
философии. В 1725 году ему присвоили звание римского гражданина и "увенчанного
лаврами поэта". Достойный стихоплет взошел на Капитолий, где на голову ему
водрузили венок. Его избранные скороделки вышли во Флоренции в 1748 году под
названием "Образец поэзии".
Менее шумным образом достиг известности Марк-Антонио Зуччи. Он начал
вундеркиндом не в поэзии, а в науке: ему едва минуло 13 лет, когда он, закончив
университет, организовал публичный диспут о философских тезисах.
Импровизаторский талант проявился у него позднее. Он возвысился до того, что
стал способен моментально высечь сотню терцин на заданную тему. Если ему
предлагали конечную рифму сонета, он тут же приделывал к ней самый сонет, да не
один, а пять-шесть. Он скончался в 1764 году в высоком священническом сане как
аббат Монте Оливеро.
Зуччи не волновали лавровые венки, раздаваемые в Риме. С тем более жгучей
жаждой бросился за наградой неаполитанец Лодовико Серио. На свою беду он вступил
в схватку с женщиной, и она унесла пальмовую ветвь; это была известная Маддалена
Морелли, о которой еще пойдет речь. Возмущенный Серио сгоряча обвинил Рим и
коллегию кардиналов в том, что они отдали венок незаслуженно, только потому, что
она женщина и к тому же красивая женщина. Конечно, ему пришлось с огромной
скоростью умчаться из Рима домой в Неаполь. Здесь он ударился в политику и до
старости оставался воинственным республиканцем; возможно, его жизнь продлилась
бы и в XIX веке, если бы в 1799 году старый скоромол не оставил бы своих зубов в
скоропалительной драке с роялистами.
XIX век оставался такой же теплицей для сего своеобразного разведения
литературных грибов, как и промелькнувшие столетия. Впереди шли два добрых
друга: Бенедетто Сестини (1792-1822) и Томазо Сгрицци (1788-1836). Первый в
своем лице соединял художника, архитектора и математика, кокетничал с высокой
поэзией и даже написал повествовательную поэму об одной из фигур Дантова
Чистилища — историю Пиа де'Толомеи. Второму Италия была тесна, он уехал в Париж,
там добился огромного успеха благодаря своей чудесной способности
импровизировать целые стихотворные трагедии на заданную публикой тему. Таким же
даром владел и Лодовико Сиккони (1807-1856), он тоже попал в Париж и там
импровизацией ряда трагедий заработал деньги и славу.
Можно было бы перечислить еще целую страницу имен
итальянских импровизаторов, особенно если взять в расчет еще и народных поэтов,
которые не претендовали на лавровые венки, а вполне довольствовались вниманием
толпы к их виршам на ярмарках и на улицах - hotcooltop.com. Сейчас их имена ничего
не говорят. Их импровизации замерли вместе с вымолвленным словом; если же
находился удивленный меценат, который собрал и издал в спешке записанные
скороделки, то сейчас они невыносимо скучным чтивом пылятся на полках
библиотек.
|
